Лобанов Александр Александрович
Лобанов Александр Александрович родился 7 октября 1954 года в Киеве. Две школы, начальную и среднюю, окончил в г. Донецке, там же – 4 курса медицинского института. Пятый-шестой курсы служил в Советской армии в качестве слушателя военно-медицинского факультета в г. Куйбышеве (ныне Самарская военно-медицинская академия). По окончании направлен в г. Капустин Яр командиром взвода учебного подразделения по подготовке санитарных инструкторов Ракетных Войск Стратегического Назначения. Оттуда по разнарядке командования переброшен в Заполярный посёлок Шойна Ненецкого Автономного Округа начальником медпункта войсковой части, занимавшейся розыском и уничтожением падавших в тундру ступеней космических ракет, после запуска с космодрома «Плесецк».
После тундры – город Мирный. Запускали в космос спутники. В 1991 году вышел на пенсию и уехал с семьёй в Молдавию. Там в 1992 году началась война, и город Рыбница, где выделили квартиру Александру Лобанову, оказался на территории Приднестровья. Побыл начальником медслужбы третьего батальона гвардии Приднестровской Молдавской Республики. После войны стало не на что жить, и в 1997 году вместе с семьей переехал в г. Сыктывкар.
С 2000 года в уголовно-исполнительной системе. Полковник внутренней службы. В 2009-2010 годах находился в населенном пункте. Ханкала Чеченской Республики. Награждён за участие в контртеррористической операции по наведению конституционного порядка в Северо-Кавказском регионе боевыми медалями и крестами.
В настоящее время на пенсии.
Как литератор начинал со стихов, публиковался в Приднестровских печатных органах, в 1996 году вступил в Союз приднестровских писателей.
В 2008 году Агентство по печати Республики Коми издало первую книгу прозы: сборник повестей и рассказов «Последний бой». В январе 2011 года в издательстве «Подвиг» г. Москва вышел роман «Небесные колокольчики». Неоднократно публиковался в журнале российских писателей «Наш современник»
Судьба дала ему возможность осмыслить многие проблемы современной жизни, увидеть самому, насколько трагичен распад великой страны. Военный конфликт в Приднестровье дал ему неоценимый опыт как писателю.
Рассказы и повести Александра Лобанова в основном на военную тему. Его произведения глубоко психологичны, полны искренней любви к российскому офицерству. Он увлекательно рассказывает о боевых действиях, но так же умеет быть лиричным, пластично передать пейзаж. Все творчество Александра Лобанова патриотично, ему обидно и горько за державу.
Его рассказы и повести – это постоянный поиск нравственных ценностей, его по праву можно назвать работающим в классических традициях русской литературы.
Член Союза писателей России с 2012 года.
Соч.: Ларец души, 2002; Небесные колокольчики. Повести, рассказы. Сыктывкар, 2014; Небесные колокольчики. Роман. Подвиг (Москва). № 12, 2010; Крутой этап. Роман. Подвиг (Москва). № 10, 2011; Синее зеркало. Российский писатель. Москва. № 1 – 10. 2011; Синее зеркало. Рассказ. Белый бор. №8, 2012; Приднестровец. Роман. Подвиг (Москва). № 9, 2012; Чёрные запорожцы. Рассказ. Белый бор. №9, 2013; День, неделя, месяц, жизнь. Повесть. Подвиг (Москва). № 2, 2013; Шайтан. Роман. Повесть. Подвиг (Москва). № 8, 2013; Наваждение. Повесть. Наш современник. № 8, 2014; Будем жить. Роман. Подвиг (Москва). № 8, 2014.
Лит.: А.Канев. Ларец его души – Ларец души. 2002; О.Павлов. Озыр миян муным енбиа войтырöн – Йöлöга. 2002, №21; В.Гранов. И в госпитале музы не молчат - Красное знамя, 2004, 9 апр.
О творчестве Александра Лобанова
Произведения Александра Лобанова
http://www.nash-sovremennik.ru/archive/2014/n8/1408-06.pdf
Александр Лобанов
Кусточек
Татьяна склонилась и заглянула к нему в зрачки. В это время через наркозную маску подали фторотан*. Приторный запах на секунду вызвал муторное чувство тошноты, но тут же темно-карие глаза сестры стали расплываться и меркнуть, а неприятные ощущения в желудке исчезли. Сергей перевёл взгляд на операционный светильник. Лампочки в четырёх отражательных зеркалах были не столь яркими, чтоб невозможно было на них смотреть, но всё же они слепили. Через минуту все четыре вдруг как бы оплавились и стали стекать блестящими каплями. Глянув на стены, Сергей обнаружил, что таким же образом поплыли и кафельные панели. И – провал.
Операция длилась около четырёх часов. Оперирующий хирург, Николай Григорьевич Куренной, провёл её, как всегда, блестяще. Был, правда, момент, когда пациент начал «уходить». Но опыт и немалый стаж позволили Николаю Григорьевичу удержать ситуацию и вырвать несчастного из рук подкравшейся старухи с косой. Куренной был хирургом от Бога. Спасая Сергею жизнь, он кроме профессионального азарта испытывал ещё много чего разноречивого. И пациент был необычный, и случай из ряда вон, непосредственно его, Куренного, касающийся.
Несмотря на седину, Николай Григорьевич был молод. Ему ещё не исполнилось и сорока. Высокий, красивый мужчина, весельчак, балагур. Вальяжная клинышком бородка удачно подчёркивала принадлежность к благородной профессии, длинный тонкий нос и высокий лоб с небольшими залысинами придавали облику хирурга черты незаурядности, а в сверкающих подобно углям глазах угадывались приметы широкого интеллекта. Николай Григорьевич любил и выпить. Но пил он исключительно коньяки и сухие вина и притом не со всяким. В «собутыльниках» у хирурга Куренного ходили представители так сказать высших слоёв, министры, председатели, начальники. Ну и, конечно же, прелестный пол во всём своём многообразии. Любвеобильное, не связанное узами брака, сердце знаменитого городского эскулапа не знало покоя. Все побывавшие в его постели дамы не без оснований считали себя счастливицами и беззаветно уповали на провидение с великой благодарностью за доставленные минуты близости если не с Богом, то уж во всяком случае, богоподным существом, каковым считался среди поклонниц Николай Григорьевич.
С Аурикой Бутучел Куренной познакомился в ресторане, когда отмечали День медика. Аурика была в числе приглашённых от бухгалтерии металлургического завода, который многие годы оставался для городской больницы исправным спонсором. Они сразу друг друга приметили. Им же достался и первый танец. Девушка отличалась от подруг яркой, броской внешностью. Природная красота её сочеталась с пылкостью натуры и весёлым нравом. Она моментально реагировала на тонкие остроты и заразительно смеялась, но не вульгарно, а этак изящно и очаровательно. Аурике, несомненно, льстило, что такой известный человек уделяет ей, обыкновенной бухгалтерше, столько внимания.
Вечер пролетел, будто в волшебной сказке, и вот они уже под руку, оторвавшись от остальной компании, блуждают вдвоём по ночным улочкам. Аурика и не заметила, как очутилась в крепких объятиях, как задохнулась в горячем поцелуе, и как неуёмная страсть поглотила её всю, без остатка. Просторная холостяцкая квартира, широкая кровать из румынского гарнитура, дорогие персидские ковры на дубовом паркете, стереомузыка и уникальный мельхиоровый канделябр с огромными оплавленными свечами всегда
впечатляли слабый пол. Исключением не стала и Аурика. Доктор, как он это умел, себя вёл тактично и в то же время уверенно. Всё получилось красиво и незабываемо.
*Фторотан – средство для наркоза
После первой случилась и вторая ночь, и третья. Куренной был великолепен, и какое-то время чувствовал себя бесконечно влюблённым, он пребывал на седьмом небе и сходил с ума от счастья. Аурика же летела в пропасть, осознавала это, ужасалась, но ничего не могла с собой поделать. Молодая, красивая, в меру пухленькая, она рано выскочила замуж, не познав и сотой доли того, что теперь так щедро дарил ей Николай Григорьевич.
Муж Аурики служил в гвардейском батальоне у Титаренко старшим лейтенантом на должности командира миномётного отделения. Смутные наступали времена. В воздухе всё явственнее пахло войной. Приднестровье готовилось к тяжёлым испытаниям. Сформированные подразделения приднестровской гвардии пополняли ряды, вооружались, как могли, обучались боевому слаживанию, крепли и развивались. Старший лейтенант Бутучел с первых же дней с головой ушёл в повседневные заботы по службе. Руководимое им подразделение вскоре сделалось на хорошем счету. Боевая и физическая подготовка были поставлены старшим лейтенантам на широкую ногу, по всем правилам военной науки. Бойцы старались. Ещё бы! Зарплаты в гвардии в то время считались на порядок выше, чем у других. К тому же - паёк, обмундирование, бесплатный проезд и уважение от населения.
Ближе к осени батальон приступил к полевым занятиям. Миномётчики рыли окопы, упражнялись в наведении, тренировали глазомер. Мин для учебных стрельб пока не хватало, но по плану артснабжения предполагалось их поставка где-то к концу октября. Вскоре на вооружение в батальон поступили гранатомёты – разовые «мухи» и «РПГ-7» для стрельбы по бронетехнике. Поскольку гранат для «РПГ» было много, комбат распорядился организовать стрельбы в ближайший вторник за городом на заброшенном стрельбище, оставшемся после вывода российской войсковой части.
Всё было бы хорошо, если б не трагический случай, из-за которого батальон Титаренко прогремел на всю гвардию. Как подробно ни инструктировал своих подчинённых Бутучел, а всё ж получилось так, что и в их семье, как говорится, тоже не обошлось без урода. Пока старший лейтенант получал последние ЦУ от комбата, двое рядовых решили опробовать «РПГ». Зарядили бронебойной гранатой, приготовили к стрельбе. Один припал к прицелу, а другой встал позади и, прижмурившись левым глазом, начал корректировать. Выбрали цель. Потом второй скомандовал первому: «Огонь!». Первый нажал на спуск. Раздался выстрел. Реактивная струя заднего сопла гранатомёта в одно мгновение снесла второму голову, которая укатилась куда-то в кусты. Обезглавленное туловище задёргалось в конвульсиях, орошая траву алой кровью.
Когда Бутучел и Титаренко прибежали на шум, все находившиеся рядом пребывали в глубоком шоке. Стрелявший свалился в обморок. От командирской машины бежал с округлёнными глазами врач батальона с сумкой санинструктора через плечо, на ходу её расстёгивая. Комбат по рации вызвал милицию и скорую помощь и велел дежурному по батальону доложить о случившемся в штаб гвардии в Тирасполь. Через пятнадцать минут появились машины с мигалками. Бутучела и оправившегося от обморока бойца увезли в отделение внутренних дел на допрос. Тело погибшего загрузили на носилки и отправили «санитаркой» в морг. В суматохе чуть не забыли про голову.
В тот день Сергей не пришёл домой. Ауирка никак не могла дозвониться до дежурного. Когда же, наконец, она узнала, что случилось, то растерялась. Не зная, чем помочь, кинулась в милицию. Естественно никто ей увидеться с мужем не позволил. Она помчалась в штаб батальона, где застала Титаренко в компании оперуполномоченного от особого отдела. Офицеры как раз обсуждали чрезвычайное происшествие, свалившееся на батальон, и как могли, успокоили взволнованную девушку. Однако на счёт старшего лейтенанта Сергея Бутучела было высказано категорически: военный трибунал. Что там решат, время покажет, скорей всего, отпустят, ну, может, из гвардии погонят. А пока посидит под арестом.
Подходя к дому, Аурика наткнулась на Куренного. Он её поджидал у подъезда.
- Скажи, а что означает «бутучел»?
- Кусточек… «Бутук» - это куст, «бутучел» - кусточек. Николай, я ведь просила… Соседи же увидят.
Она испуганно стала озираться. Куренной махнул рукой, давая понять, что ему глубоко наплевать, и попытался её обнять. Но Аурика отшатнулась и быстро вбежала в подъезд. Он некоторое время постоял в недоумении, потом поднялся к её квартире. Дверь была не заперта…
События того времени разворачивались невероятно быстро. В декабре, расстреляв приднестровский блокпост под Дубоссарами, вооружённые силы Молдовы приступили к открытым военным действиям. Сформированные гвардейские подразделения и ополчение Приднестровья незамедлительно ввязались в кровопролитные бои. Война набирала силу. Поскольку народу в батальоне не хватало, Сергея судить не стали, направили сразу в бой.
Аурика совсем потеряла голову. Пытаясь скрыть порочную связь, она пускалась на всяческие ухищрения, проявляла чудеса изобретательности. Но их тайна не долго оставалась таковой. Вначале перемены в поведении подметили подруги, стали выпытывать, кто да что, где да когда. И чем больше Аурика оправдывалась, тем вернее подруги убеждались в правильности своих догадок. Потом соседка как-то спросила:
- А что это от тебя утром доктор выходил, уж не заболела, Аурика? – а глаза буравчиками, насквозь так и сверлят.
Долго ли, коротко, но молва по городку пошла. Сам Куренной, к его чести, ни разу ни с кем об этом не обмолвился. Он вообще не любил трепаться. И все, кто его знал поближе, о чём-либо выспрашивать не решались. Потому что нрав у хирурга был крут, подстать природной силище. Кое-кто в своё время познал на собственной шкуре, что значит не проявлять тактичности с доктором Куренным. Николай Григорьевич в молодости увлекался боксом, и мускулистые руки его хорошо помнили, как надо бить. Поэтому он не очень утруждал себя волнениями по поводу ползущих слухов относительно своих шашней с молодой симпатичной бухгалтершей. Однако где-то в глубине души Куренной испытывал нечто вроде угрызений совести. Законный супруг любовницы как никак воевал, потом и кровью отстаивая их всеобщую независимость. А он… М-да… Нехорошо как-то.
И, словно пытаясь реабилитироваться, Николай Григорьевич постоянно напрашивался во фронтовые хирургические бригады и часто выезжал в зону конфликта, где оперировал раненых. Как-то после одного тяжёлого боестолкновения на Кошницком плацдарме, к ним в медсанбат навезли бойцов из подразделения старшего лейтенанта Бутучела. Когда оповестили, что привезли очередную партию раненых, Куренной вышел сам принимать и сортировать: кого сразу на стол, кого в перевязочную, а кого и в палатку для безнадёжных.
«УАЗик» с красным крестом на зелёном боку был снизу до потолка завален телами. Открыв дверь, доктор на мгновение растерялся. Лежат штабелями, с ног до головы в крови, без признаков жизни. Водитель «УАЗика», как только заглушил двигатель, побежал за сарай блевать, не в силах долее выносить запах человеческой крови. А рядом больше никого, ни санинструктора, ни фельдшера. Николай Григорьевич громко выругался, больше на самого себя, чем на кого-либо конкретно.
На его ругань прибежала операционная сестра. Увидав, всплеснула руками:
- О господи! Кто ж это так их нагрузил? Вот придурки…
- Танька, не звезди, - Куренной разъярился. – Давай разгружать, мать мою…
Сёстрам при операциях не в диковинку было услышать, что они и «кобылы неповоротливые», и «коровы недойные». Хорошо ещё разгневанный эскулап не швырнёт, чем попадёт под руку. А уж матюгов наслушаешься вволю. Татьяна, преодолев робость, стала вытаскивать окровавленных гвардейцев из машины. Доктор, продолжая огрызаться, приступил к предварительному осмотру. К нему полностью вернулось самообладание, и он работал хладнокровно, споро, умело. Затрудняло то, что раненых основательно залило кровью, кого своей, кого чужой, кого и той и другой. Не понять, кто куда ранен. Пришлось звать на помощь остальной персонал. Гвардейцев раздели догола. Троих Куренной сразу взял в операционную. Двое скончались ещё по дороге. Ещё четверых отнесли в противошоковое отделение, там после первых же инъекций они пришли в себя и рассказали про бой, отзвуки которого доносились и сюда, в лощинку, где развернули медсанбат. Да, на плацдарме сейчас было жарковато, в этом хирургам пришлось вскоре убедиться. Раненые стали поступать сплошным потоком.
К вечеру звуки разрывов мин стали реже. Куренной, прооперировав последнего, вышел на воздух, закурил. От запаха фторотана его слегка мутило, а пальцы подрагивали. Затянувшись, он загляделся на горизонт. Над Днестром играл разноцветными сполохами закат. Верхушки деревьев озарились оранжевым свечением, таким же огнём вспыхивали спешащие куда-то на ночь вороны. С противоположной стороны в небе замелькали первые звёзды. Оттуда потянуло мглой и прохладой.
Из города подоспели санитарные машины за ранеными, которых можно было эвакуировать в тыл. Отдав распоряжение о погрузке, Куренной обратил внимание на приближавшийся со стороны позиций «БЭТР». Отчего-то стало не по себе. Кто его знает, может, румыны? Тогда хана. В санбате ни гранат, ни гранатомётов. Пара автоматов у часовых, да пистолет у командира. Однако успокаивала наступившая тишина. Бой, как видно, кончился.
С подъехавшего «БЭТРа» соскочил офицер, весь закопчённый и изодранный. Голова кое-как перевязана, бинт окровавился. Сверкая белками, старший лейтенант вытаращил на доктора глаза и какое-то время молчал. «Что это с ним, - подумал Куренной, - контуженный что ли?»
- Старший лейтенант Бутучел! – отрекомендовался прибывший. – Как мои люди?
«А-а-а… ясно…», - Куренной, смутившись, бросил окурок и махнул рукой в сторону палаток, где размещалось с десятка три ещё не вывезенных раненых:
- Там… Иди выбирай, кто твои. Мне не докладывали, некогда, да и некому было.
Сергей недобро глянул исподлобья. В этот время водитель «БЭТРа», высунувшись через люк, громко, словно ещё был в бою, закричал:
- Товарищ старший лейтенант, на связи «первый», срочно требует на позицию.
- Передай комбату, что уже еду…
Он ещё раз одарил хирурга красноречивым взглядом и побежал в сторону операционной, где заметил медсестру Таню, с которой был давно знаком. Татьяна с его Аурикой ходили в подругах.
- Серёжка, привет! Ты не ранен? – Татьяна озабоченно потрогала повязку на его голове.
- Да нет, Тань, ерунда. Я про своих узнать хотел.
- Что, многого натерпеться пришлось? Знаешь, а перевязаться не помешало бы.
- Некогда, Танюша, комбат вызывает, ехать надо. Так что там хлопцы мои?
Татьяна разглядела сумеречную фигуру Куренного и как-то напряглась. Сергей это заметил, оглянулся. Потом, почти в упор упёрся немигающим взглядом медсестре прямо в душу. Татьяна не выдержала, отвернулась.
- Что, подруга, ты обо всём знаешь?
- Ты о чём это…
- Да так… Ни о чём!
- Двоих твоих ребят не довезли, - Татьяна сменила тему, - безнадёжные ранения в грудную клетку. Остальные молодцы. Но их уже здесь нет. В больницу отправили.
Сергей рванулся на броню, и вскоре «БЭТР» запылил в сторону Днестра, где уже отполыхал закат, и лиловое пространство начало меркнуть, приобретая фиолетовые и тёмно-синие оттенки. Татьяна долго смотрела на оседавшую пыль. Потом она подошла к задумавшемуся доктору и испросила закурить.
- Только вот этого не надо! – неожиданно грубо рявкнул Куренной. – Ты ж не куришь… Какого чёрта лезешь в душу! Без тебя тошно…
И, резко развернувшись, быстрым шагом подался в сторону противошоковой…
Яркое майское утро. Солнце жгло по-летнему. Всюду неистовое цветение. Розы, гладиолусы, настурции, каштаны по улицам, какие-то вьюны на изгородях – всё полыхало, пахло, сводило с ума. Площадь перед горсоветом и примыкающие к ней улицы заполнены народом. В центре воздвигнута дощатая трибуна, на ней – отцы города. Перед трибуной семь гробов, обитых ярким кумачом. У каждого гроба огромный ящик для пожертвований. В оцеплении - бойцы гвардии и ополчения. Одеты в лёгкие камуфлированные костюмы, у каждого автомат. На ногах у ополченцев кроссовки. В них воевать гораздо удобнее. А гвардия обмундирована по-уставному, как в войсках. Оцеплению с трудом удаётся сдерживать напирающую толпу.
Траурный митинг шёл уже около часа. Речи, исполненные эмоций, срывались из громкоговорителей подобно громовым раскатам. Щурясь от яркого света, граждане переполнялись возмущением. Толпа заводилась и начинала роптать. Какие-то экзальтированные старушки вопили в голос, проклиная румын и призывая молодёжь на фронт. Детишки, когда родители подводили их к гробам, пугались, плакали. Мужчины супились, молча играли желваками. Люди жертвовали, кто, чем мог, опуская в ящики купюры различного достоинства.
Семеро погибших были в основном молодыми парнями. Их обезображенные лица посинели, стали почти не узнаваемыми. Выступления чиновников чередовались с реквиемами, похоронными маршами. Всё вместе нагнетало воинственный гнев. Город жаждал отмщения. Гвардейцы торжественно клялись. Ополченцы просто матерились в сторону правого берега, одновременно выдавливая любопытных за периметр оцепления. А народ подходил и подходил. Прощание обещало затянуться до вечера.
В толпе было душно. Автоматы с газированной водой осаждались беспрестанно. Появившаяся мороженщица едва успела приоткрыть крышку ящика, из-под которой струился сизый парок, как тающие сливочные брикетики были расхватаны в момент без всякой очереди и наполовину бесплатно. Продавщица кричала, требовала денег, потом, выругавшись матом, расплакалась. Вездесущий городской дурачок Петя, пытаясь утешить, хотел погладить её по спине. Та же подумала, что он лезет к ней в карман, где лежала несчастная выручка, и залепила Петеньке затрещину. Раздался рёв. Старушки осуждающе загомонили, закивали седыми головёнками. Кое-кто из самых сердобольных стал совать дурачку рублёвые купюрки.
Другой олигофрен, специализировавшийся по похоронной части, блаженный Васенька со строгой сосредоточенной физиономией фланировал около покойников. Ему даже удалось несколько раз просочиться сквозь оцепление. Ополченцы попытались было выдворить Васеньку, но на них закричали из толпы. Плюнули, пусть делает что хочет.
Сергей заметил около входа в здание администрации хирурга Куренного. Видимо, доктора просили выступить. Но он отказался и вскоре скрылся из вида. Неприятный холодок пробежал у старшего лейтенанта под сердцем. Как из могилы подуло. Он глянул на ребят, задумался. Пару дней назад отдавал им приказы, ругал, взыскивал, требовал. Теперь вот они лежат в торжественном кумаче, побитые и изуродованные. Рядом в полуобмороке жёны, матери. Закипало внутри. Из-за чего всё? Эта война… Кому нужна? Завтра меня так же понесут на аллею славы, берёзку в изголовье посадят. С кем воюем? Молдаване с молдаванами, русские с русскими, хохлы с хохлами. Всех с той и другой сторон поровну. А завтра опять в бой…
Неожиданно перед глазами промелькнуло сиреневое платьице его Аурики. Куда это она? Сергей проследил взглядом. Аурика вместе с подругами из заводской бухгалтерии протиснулась в общем потоке к гробам и на каждый положила красную гвоздику. Потом, не заметив мужа, повертела головой, и поток унёс её. Сергей сжал челюсти и скрипнул зубами. Пальцы, судорожно обхватив цевьё и приклад автомата, побелели. Опять пробежался холодок. Нехорошо сделалось на душе. И как назло, на трибуне возникла фигура Куренного. Всё же его уговорили на речь. Сергей почувствовал, что начинает закипать.
Доктор долго выступать не намеревался. Поблагодарил горожан за помощь раненым, особенно тех, кто сдавал кровь, и тех, кто ещё будет сдавать. Стоявший рядом ополченец толкнул Бутучела локтем. Сергей даже не пошевелился. Только ещё сильней вцепился в автомат.
Неожиданно прямо перед ними фонарным столбом возник Толя-базарный. Местная знаменитость. Свыше двух метров, тощий, с выдающимся кадыком и ярко синими глазами. Молва о его сексуальной неугомонности, к услугам которой частенько прибегала наиболее похотливая часть женского населения, выходила даже за пределы города. Он долго и бесцеремонно разглядывал бойцов, качал головой и прицокивал языком, очевидно вдохновляясь видом оружия. Затем ткнул пальцем в Сергея и начал смеяться, как смеются умственно недоразвитые, прихлёбывая собственную слюну:
- Гы-гы-гы…. Гы-гы-гы…
- А ну пошёл к чёртовой матери! – не удержался ополченец и замахнулся на Толю прикладом.
В это время грянул очередной реквием и заглушил ответную ругань дурачка. Ополченец, видя, что угроза не возымела результата, сделал вид, будто передёргивает затвор, и вскинул автомат, как бы прицеливаясь. Толик взаправду испугался и убежал, прикрываясь руками и душераздирающе воя. Ополченец при этом заржал и опять ткнул Сергея локтем, кивая на Куренного:
- Слышь, Бутучел, говорят, вроде твоя-то с нашим хирургом того?
- Чего «того»? – угрожающе прорычал старший лейтенант.
- Да ничего… - ополченец несколько опешил и смутился, - я так…
- Что «так», гнида?! А ну, договаривай! – Сергея понесло. Он уже готов был кинуться с кулаками, но как раз в это время началось движение. Гробы подняли и понесли. Заиграл духовой оркестр, послышались надсадные рыдания. Поступила команда приготовиться к построению. И всё же Бутучел не мог смириться с оскорблением и, белея лицом, вплотную надвинулся на ополченца:
- Так что ты имел в виду? Говори, пока я тебя не пристрелил тут же на месте.
- Да ты чего, старлей, свихнулся? Все говорят. Встречаются они по ночам…
- Ну и что? Мало ли зачем люди встречаются…
- Да трахается она с ним, с хирургом этим…
Сергей почувствовал, что сейчас сорвётся. Он до крови закусил губу и сквозь зубы процедил:
- С хирургом, говоришь? И что? Не с Толей же базарным…
Он очнулся уже в палате от дикой боли в пальцах рук. Попытался ими пошевелить, чтоб хоть как-то унять эту невыносимую боль. Но она сделалась ещё мучительней. Сергей застонал. Сознание начало восстанавливаться. Он скосил глаза. На месте рук торчали забинтованные обрубки. Ни пальцев, ни кистей, ни предплечий, которые могли бы болеть, не было. И всё же Бутучел их чувствовал, как будто они есть, и опять захотел пошевелить. Так же резануло болью и так же не смог удержать стон.
В палату вошла Татьяна со шприцем.
- Сейчас полегчает, потерпи…
Она вколола ему промедол. Присела рядом. Через минуту наркотик подействовал, и Сергей притих. Татьяна погладила его по голове, приподнялась и поцеловала в губы.
- Милый мой «кусточек»… Любимый… Что же ты наделал…
Уйдя к себе в сестринскую, она залилась слезами и ещё долго безутешно плакала. А Бутучел, глядя в потолок, стал припоминать предшествовавшие события. И с каждым восстановленным эпизодом он всё сильнее мрачнел. И без того обескровленное лицо его стало абсолютно белым, как гипс. Когда наркоз окончательно выветрился, Сергей всё вспомнил…
После церемонии на кладбище были поминки. Чтобы заглушить саднение в груди, Бутучел изрядно напился. По дороге домой он всё же подрался с ополченцем. Тот хоть и был повыше ростом и шире в плечах, но не смог противостоять, так как Сергей совершенно озверел. Если бы их не растащили, то он ополченца, наверное, убил бы.
Каково же было его смятение, когда, придя, не застал дома жену. В хмельной голове совсем замутилось. Гнев ударил яростно и безвозвратно. Бутучел кинулся в кладовку, где валялись походные сумки. В одной из них нащупал гранату.
- А теперь посмотрим… Может оно с Толей-базарным и лучше было бы…
Аурику он встретил через два квартала. Та совсем не ожидала этой встречи и, растерявшись, остолбенела. Муж подошёл к ней, заглянул в глаза и обнял. Потом развернул к себе спиной и обхватил руками живот, шепнув на ухо:
- Господи, как же я тебя люблю! – и выдернул чеку у гранаты, которую держал зажатой в ладонях…
18.01.2006 г.